Механизмы устойчивости буржуазной диктатуры

Введение

Представленные в данной статье выводы могут показаться чрезмерно пессимистичными и даже капитулянтскими. В этой связи считаю необходимым указать, что цель данного анализа не заключается в отказе от борьбы с буржуазной диктатурой и капитализмом (как, напр. у Т. Негри в книге «Империя»). Наоборот, это попытка понять, почему на момент написания статьи мировое антикапиталистическое движение находится в глубоком кризисе. При этом хотелось бы сосредоточиться не на конкретных политических ошибках отдельных людей и организаций, а на массовых материальных процессах, обуславливающих текущее положение дел.

Большая часть социалистических режимов прекратила своё существование в начале 1990-х гг. Конечно, формально на планете сохранились государства под красными флагами. Более того, одно из них – Китайская Народная Республика – претендует на ведущие позиции в мировой экономике и политике. Однако чрезвычайно спорным остаётся вопрос, насколько это происходит за счёт социалистического устройства китайского общества, а насколько – за счёт чисто рыночных механизмов (см. напр. Р.Дзарасов, «Китайская модель экспортного роста»). Но даже если мы на секунду признаем КНР социалистическим государством, то очевидно, что это государство не заинтересовано в демонтаже капиталистических отношений в других странах. Остальные государства, не отказавшиеся формально от социалистического курса, не имеют большого политического и экономического веса, к тому же, несмотря на некоторые локальные достижения (ядерная программа КНДР, кубинская вакцина от COVID-19) с течением времени там всё шире распространяются капиталистические отношения. По словам корееведа Ланькова (тут надо учитывать, что он живёт и работает в Южной Корее), в КНДР ещё с 1990-х гг. существуют «частные инвесторы»; А. Арабаджян на стриме «Куба: майдан, перестройка, конец социализма» сообщила о новых кубинских законах, значительно расширяющих права частного сектора экономики; известно, что на Острове Свободы прошла пенсионная реформа, аналогичная российской; К. Анисимов у Пучкова сообщал о том, что в Таиланд на заработки приезжают гастарбайтеры из Лаоса, что намекает на не самую лучшую экономическую ситуацию в этой стране (о которой у нас крайне мало говорят в информационном поле).

Не могут похвастать особыми успехами и различные левые движения, не находящиеся у власти (если мы не имеем ввиду социал-демократов, по сути отличающихся от либералов в основном риторикой). Пожалуй, главным их успехом в XXI веке можно считать временную победу в Непале, опять же, небольшой и бедной ресурсами стране. В странах центра мировой капиталистической системы левые полностью маргинализированы. Что касается стран полупериферии, то можно отметить движение наксалитов и рабочее движение в Индии, организующее порой грандиозные по размаху забастовки, однако и там, насколько можно судить по общедоступной информации, ситуация далека от революционной. В странах мировой периферии знамя социального протеста часто перехватывается либералами, выступающими против других либеральных группировок в борьбе за тёплые места, либо ультрареакционными религиозными фанатиками (Аль-Каида, ИГ, Талибан). Едва ли не самой организованной коммунистической партией мира сейчас является греческая, но и там на фоне беспомощности движения СИРИЗА наблюдается определённое разочарование в левых. В России наиболее популярным, пусть и достаточно беспомощным, сегментом протестного движения является либеральный (Навальный и др.).

Противоречия капитализма, очевидно, никуда не исчезли, но с точки зрения обывателя диктатура буржуазии, как правило, выглядит чем-то незыблемым и даже единственно возможным. В этой статье автор хотел бы выдвинуть несколько предположений, почему так получилось и как стала возможной настолько полная – хотя бы визуально - победа реакции.

Статья не претендует на построение законченного дополнения к марксистской теории, описывающей современный мир. Более того, статья специально написана для того, чтобы быть подвергнутой критике. Возможно, именно эта критика, а не сама статья, станет полезной.

2. Некоторые предсказания краха капитализма, которые не подтвердились на практике

Очевидно, что левые не считают капитализм наиболее прогрессивной общественно-политической формацией и соответственно убеждены, что неизбежен его крах и замена более прогрессивной формацией. Однако по вопросу, когда, как и почему это произойдёт, имелись серьёзные разногласия.

Начать следует даже не с прогноза, а с эмпирического наблюдения Ф. Энгельса, зафиксированного им в работе «Положение рабочего класса в Англии» (1845). Наблюдение заключалось в том, что заработная плата рабочих в Англии, самой развитой капиталистической стране на тот момент, долгое время не росла. Профессор экономической истории Роберт Аллен даже предложил назвать длительный период стагнации заработной платы в Великобритании с 1800 по 1860 год «паузой Энгельса». Собственно, в какой-то момент, пролонгируя долго существующую тенденцию в будущее, можно было предположить, что заработная плата никогда и не станет расти. Соответственно, можно было прийти к выводу, что «пролетариату нечего терять, кроме своих цепей», это положение будет сохраняться, и рано или поздно подобная система должна потерпеть крах. Однако в дальнейшем ситуация изменилась. Зарплаты всё-таки стали расти, по оценке Р. Аллена, между 1840 и 1900 годами производительность труда рабочих выросла на 90 процентов, а реальный доход - на 123%.

Иногда, говоря о теориях из серии «капитализм рухнет сам», вспоминают Р. Люксембург, в частности, работу «Накопление капитала» (1913). По её мнению, именно некапиталистические социальные слои и некапиталистические страны позволяют осуществлять накопление капитала, предоставляя рынки сбыта для капитализации части прибавочной стоимости, которая не может быть реализована лишь за счёт буржуазии и пролетариата. Говоря словами самой Люксембург, «капиталистическое накопление для своего движения нуждается в некапиталистических общественных формациях, как в окружающей его среде: оно прогрессирует в постоянном обмене веществ с этими формациями и может существовать лишь до тех пор, пока оно находит эту среду». Предельно упрощая данный тезис, можно сказать, что процесс накопления капитала возможен лишь при наличии некапиталистической среды (А. Бирюков).

Данное положение Люксембург активно критиковалось ещё в советское время, напр., экономистом Леонтьевым. Впрочем, есть немало людей, утверждающих, что Люксембург не так поняли, и она вовсе не утверждала, что исчезновение некапиталистического элемента автоматически приведёт к краху капитализма.

Троцкисты, пытаясь оправдать участие в советском правительстве в условиях, когда революция не победила одновременно во всех странах (то есть действия, противоречащие собственным тезисам), выдвинули утверждение о том, что уже в период ПМВ при капитализме полностью прекратилось развитие производительных сил. Эмпирически, понятно, это положение полностью опровергнуто.

После окончания Второй мировой войны в СССР выдвигались предположения, что полностью повторится ситуация после окончания Первой: через несколько лет снова Великая Депрессия, а потом новый раунд резни. Опять же, такого не случилось.

Если говорить о современном периоде истории, то можно выделить гипотезу А. Вассермана, согласно которой появление в распоряжении человечества вычислительных мощностей, достаточных для эффективного планирования, автоматически приведёт к замене капиталистических производственных отношений социалистическими. Вассерман утверждает, что в СССР эффективное планирование было невозможно в силу большей скорости расширения номенклатуры товаров по сравнению с скоростью роста вычислительных мощностей. По мнению Вассермана, сейчас вычислительные мощности, наоборот, растут быстрее (почему тенденция изменилась, он не поясняет), и когда-нибудь план всё же можно будет рассчитать. Данное предположение, однако, опровергается исследованиями А. Сафронова, который в свою очередь утверждает, что в СССР были созданы вполне эффективные инструменты для плановых расчётов.

В крайнем виде такие апокалиптические для капитализма прогнозы весьма вредны, потому что приводят к выводу о ненужности революционной борьбы, так как победа будет автоматической в силу большей прогрессивности социализма. Соответственно, исходили эти прогнозы из реформистской, социал-демократической в современном понимании среды. Так, некоторые российские бернштейнианцы в начале XX в. называли революционные организации «обществами по содействию лунному затмению», подразумевая, что революционная борьба не нужна – изменения общественного строя произойдут сами собой (см. лекции Н. Барминой).

3. Глобально крах капитализма так и не произошёл. Но одновременно в XX в. социалистические революции произошли во многих странах мира. Что же поменялось теперь? Почему революционные перспективы сейчас выглядят настолько призрачными?

Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо понять, что конкретно принципиально поменялось в мире со времён «эпохи революций». При этом, соблюдая марксистскую методологию, следует начинать рассуждения с материальных предпосылок и в первую очередь – с рассмотрения изменений в характере производства. Сразу следует сделать оговорку, что указанные в подпунктах закономерности переплетены между собой, взаимосвязаны и развивались одновременно, поэтому порой придётся по нескольку раз повторять одно и то же.

4. Проблема современной стадии глобализации производства

Казалось бы, мировая экономика была полностью глобализована уже к началу XX в. Все страны были вовлечены в торговые отношения. Однако характер экономических связей тогда и сейчас различен. Конечно, уже В.И. Ленин указывал на то, что вывоз капитала преобладает над вывозом товара. Однако положение всё же было не таким, как сейчас. В начале XX в. производства были сосредоточены в странах центра мировой капиталистической системы, а мировая периферия выступала в первую очередь как потребитель привозимых туда товаров (соответственно, это провоцировало борьбу за контроль над периферийными рынками, вылившуюся в Первую мировую войну). За XX в. прошёл процесс переноса производств из стран центра на периферию, т.к. капиталисты пытались найти места с самой дешёвой рабочей силой, дабы поддержать падающую норму прибыли (понятно, что понижение средней нормы прибыли с течением времени происходило за счёт изменения органического строения капитала). Особенно этот процесс активизировался во второй половине века в условиях перехода от кейнсианской экономической политики к неолиберализму.

Как следствие, если ранее главные бенефициары капиталистических отношений и контролируемые ими производства чаще находились в одной стране, то сейчас они чаще находятся в разных странах. Для стран центра процесс переноса производств обернулся в лучшем случае промышленной стагнацией, а зачастую и вовсе деиндустриализацией. Капиталисты во многом смогли избавиться от рабочих! Точнее, от рабочих поблизости: рабочие теперь в Китае. В этих условиях невозможно сильное рабочее движение в странах центра, поскольку если раньше капиталисту рабочие нужны были в стране центра, и слишком уж давить на них было нельзя, то теперь у него всегда есть опция закрыть завод в Лондоне и перенести его в провинцию Шаньдун.

Перенос производств имел важные материальные предпосылки. Первая – развитие инфраструктуры в глобальном масштабе: железные и автомобильные дороги, морские и авиационные порты, а также линии связи появились не только в центре, но и в колониях. Вся эта инфраструктура может строиться без особого учёта интересов местного населения, важен интерес капиталиста-бенефициара глобальной производственной цепочки. Вторая – появление на периферии, пусть может и не в очень больших количествах, образованных и более-менее квалифицированных кадров.

Любопытно, что формирование глобальных производственных цепочек вовсе не привело к политической консолидации мира. Совсем наоборот: произошла его резкая фрагментация. В частности, произошёл переход от колониальной системы к неоколониальной. Причиной такой трансформации стала смена гегемона мировой капиталистической системы с Британской империи на США (см. работы И. Валлерстайна), произошедшая в результате мировых войн, в которых Британия пострадала, а США почти нет. США опоздали к разделу колониального пирога, а затем, в условиях, когда в конце Второй мировой они сосредоточили свыше 50% мирового производства и при этом оказались лицом к лицу с СССР, им (а также ФРГ) было выгодно не развязывать новую войну за передел колоний (при противостоянии с СССР такой шаг был опасен), а устанавливать экономический контроль над «освобождёнными» от прямого колониального управления новыми государствами. Такая политика стала возможной в силу реализации тех же предпосылок, что и перенос производств на периферию, о котором было сказано выше: в неоколониях уже построена инфраструктура, необходимая для их комфортного ограбления и подготовлены национальные управленческие кадры. Теперь было необязательно присылать людей из метрополии.

Неоколониальная система оказалась очень удобной для крупных капиталистов, потому что одна и та же транснациональная корпорация оперирует в нескольких странах с разным законодательством, политическими практиками и институтами. Таким образом, транснациональный капиталист использует все преимущества законодательств, не сталкиваясь с их недостатками, являющимися логическим продолжением достоинств. Например, крупный капитал выступает за государственное вмешательство только тогда, когда оно позволяет покрыть издержки, но не тогда, когда оно мешает получать прибыль. Цель капиталиста – приватизация прибыли и национализация убытков. Для капиталиста полезно иметь мощный силовой аппарат для подавления выступлений трудящихся, но если реализовать такую схему повсеместно, то государство, даже буржуазное, выражающее волю капиталистов как класса, в определённых условиях, может применить силу к конкретному капиталисту, чего ему не хотелось бы. Поэтому самое удобное решение – вынести все наиболее брутальные полицейские практики на периферию, в другую юрисдикцию, и делать вид, что ты здесь ни причём.

Переход от колониальной системы к неоколониальной также ударил по левым. Дело в том, что при борьбе с классической колониальной системой левые могли сотрудничать с национально-освободительными движениями. В рамках неоколониальной системы такое сотрудничество (внутри страны, без внешней поддержки) затруднительно и часто невозможно. Во-первых, с точки зрения националистов, страна уже «свободна». Во-вторых, за ними стоит «национальный капитал», а в современных условиях он обычно полностью интегрирован в глобальную систему капиталистических отношений.

Всё то же развитие образования (пусть даже минимального!) и инфраструктуры привело к чрезвычайному повышению мобильности рабочей силы. То есть у проживающего в периферийной стране человека есть, во-первых, физическая возможность добраться до места с более высоким уровнем жизни, во-вторых, знание о существовании таких мест, и в-третьих, существующий у капиталистов в этих местах спрос на его дешёвую рабочую силу с одновременной перспективой сбития цен на более дорогую местную рабочую силу за счёт конкуренции. Следствия здесь два.

1) Пролетарий с периферии не будет бороться за свои права у себя в стране и тем более искать единомышленников. Он либо уедет в столицу своей страны (об этом немного позже), либо эмигрирует в страну центра. Выражаясь словами А. Назарикова, будет наблюдаться «предпочтение индивидуальных методов борьбы над коллективными, а главный индивидуальный метод – миграция». Такому предпочтению способствует и психология современного пролетария, в свою очередь выработанная условиями его жизни (см. пункт «Проблема урбанизации и гиперурбанизации»).

2) Удар наносится и по пролетариям страны центра, т.к. у капиталиста открываются огромные возможности для использования периферийных штрейкбрехеров.

3) При этом мигранты – подарок для правых. «Они занимают ваши рабочие места!»

Важно отметить, что у деиндустриализации в странах бывшего соцлагеря несколько иная природа, хотя явление происходит в рамках той же перестраивающейся системы мирового капитализма. Здесь она связана с встраиванием этих стран в систему международного разделения труда после 1991 г. и специализации этих стран. Так, России отведена роль пресловутого «сырьевого придатка». Российские компании, производящие в России продукцию высокой степени передела, на Западе никому не нужны.

В условиях деиндустриализации возникла проблема сверхквалификации и избытка рабочей силы, решённая посредством создания рабочих мест в среде т.н. bullshit jobs. Проблема для левых здесь в том, что работающие на таких работах люди, не занимающиеся производительным трудом, вряд ли станут их массово поддерживать. Если рабочее место такого человека упразднят, для работодателя ничего не изменится. Соответственно инструментов давления на работодателя у таких работников нет, и предпринимать решительные шаги в борьбе за свои права они опасаются.

5. Проблема урбанизации и «гиперурбанизации»

Под урбанизацией в данном случае подразумевается переселение людей из сельской местности в города, а под «гиперурбанизацией» - переселение из мелких городов в мегаполисы.

Процессы урбанизации начались в мире задолго до XX в. Однако ещё в первой половине этого столетия города были вынуждены плотно взаимодействовать с деревней; в странах мировой полупериферии, таких как Российская Империя и Китай, где к власти пришли коммунисты, сельское население абсолютно преобладало; даже после переселения в города огромной массы людей они какое-то время сохраняли связи с родственниками на селе, а также паттерны мышления, полученные при воспитании в условиях сельской жизни.

Сегодня же по данным https://gtmarket.ru/ratings/urbanization-index ситуация совсем другая. Страны с малым уровнем урбанизации в основном невелики и относятся в основном к периферии. В крупных странах центра мировой капсистемы городское население абсолютно преобладает. Напр., Япония – 91,7%, Великобритания – 83,7%, США – 82,5%, Германия – 77,4%. Даже в Китае с громадным сельским населением уже 60% граждан проживает в городах. Что касается полупериферии, то она тоже урбанизирована достаточно сильно. Россия – 74,6%, Турция – 75,6%, Мексика – 80,4%, Бразилия – 86,8%, ЮАР – 66,9%. Слабо урбанизирована разве что Индия – 34,5%.

Таким образом, сегодня уже далеко не у всех горожан есть родственники на селе, сами горожане уже полностью вырастают и формируются как личности именно в городах (для сравнения, например, ещё в 1930-х в СССР это было абсолютно не так. Наблюдалась массовая миграция людей в города, но они всё ещё сохраняли выработанный на селе образ мышления и социальные связи с селом). Очевидно, это приводит к серьёзному изменению образа мышления. Проживая на селе, человек оказывается в условиях, где все друг друга знают; в городе это не так. На селе нельзя вычеркнуть из жизни человека, который вам не нравится; в городе это сделать легко. На селе обычной практикой было возведение жилищ «всем миром»; в городе это невозможно. Совокупность условий на селе формирует пресловутый «общинный способ мышления» (абсолютизировать его конечно не стоит – в условиях развития товарного производства и капитализма так или иначе на селе происходило социальное расслоение, появлялись пресловутые кулаки, однако надо учесть, что появление кулаков (и как следствие превращение многих крестьян в батраков) остальными селянами не воспринималась как что-то хорошее, это и было одним из важных социальных факторов, приближавших общество к революционной ситуации), в городе же не происходит ничего подобного. В литературе это явление называют переходом от сильных социальных связей к слабым. Дополнительно этот переход форсируется развитием информационных технологий, так, у человека появляется множество знакомых в социальных сетях (что до определённой степени удовлетворяет потребность в общении, связанную с социальными инстинктами), но при этом может вообще не быть друзей. Сразу хотелось бы оговориться, что автор ни в коем случае не идеализирует сельскую жизнь; речь идёт не более чем о констатации факта изменений и их следствий.

Теперь давайте вспомним, каковы были первые декреты советской власти. Что касается декрета о мире, то военный аспект обсудим ниже. Декрет о земле же, очевидно, был ориентирован на крестьян. Собственно, можно констатировать – именно аграрный вопрос, обостряющийся в условиях перехода от феодализма к капитализму, был одним из важнейших факторов, дестабилизировавших капиталистические режимы. Советская власть провозглашала опору на союз рабочих и крестьян. Ныне один из компонентов этого союза чрезвычайно ослаблен. А в России – так и вовсе оба, потому что исчезновение крестьянства сопряжено с деиндустриализацией.

Переход от сильных социальных связей к слабым вызывает и более общую психологическую проблему – разрушение групповой идентичности как таковой. Отсюда неспособность масс выстраивать структуры на базе внутриклассовой солидарности. Вымерло даже столь безобидное для господствующего класса явление, как молодёжные субкультуры. Можно говорить о тотальной атомизации общества. При этом правящий класс пока сохраняет свою солидарность (напр., бизнес-форумы) и соответственно, способность вести классовую борьбу в своих интересах. В итоге возникает ситуация «классовой борьбы в одни ворота».

Помимо смены сельского образа жизни городским, следует отметить массовый переезд населения из малых городов в крупные, где больше рабочих мест и лучше развита социальная инфраструктура. Этот процесс органически связан с повышением мобильности рабочей силы, о котором говорилось выше. А итог этих процессов таков: если раньше человек был до некоторой степени «привязан к земле», и если ему было плохо там, где он живёт, пытался улучшить положение на месте, то сейчас всегда (при наличии хоть каких-то средств) есть вариант уехать туда, где уже лучше даже в рамках существующей системы. Как пример – на Украине произошла социальная катастрофа. Что делает население? Протестует? Нет, оно просто пытается покинуть страну.

6. Проблема информационного общества

Можно долго спорить на тему, существовало ли информационное общество во времена классиков марксизма. Однако факт: с тех пор плотность информационных потоков чрезвычайно возросла благодаря бурному развития информационных технологий. Проблема заключается в том, что контроль над средствами связи находится в руках буржуазии. Соответственно буржуазные идеологи получили абсолютно беспрецедентные в мировой истории возможности по влиянию на мировоззрение широких масс. Попытки грамшианцев «завоевать культурную гегемонию» благополучно потерпели крах (здесь стоит отметить, что, по всей видимости, никакого реального плана культурной войны у грамшианцев просто не было, так что исход неудивителен).

Проблема в том, что негативное материальное воздействие капитализма на трудящегося вызывает не автоматическую выработку классового сознания, а обычное недовольство, а вот для того, чтобы недовольство перешло в систему идей, необходима концепция. А концепции можно предлагать и распространять через средства массовой информации. Концепции могут быть абсолютно ложными и созданными строго в интересах капитала – например, нацизм.

Два условия: рост числа СМИ (здесь понятие СМИ употребляется в широком смысле. Популярный блоггер тоже СМИ) и сохранение контроля над ними буржуазии – привели к новому качеству буржуазной пропаганды – её тотальности. Классический пропагандист в представлении большинства – это журналист, политический обозреватель типа Киселёва или Соловьёва. Однако пропаганда буржуазных идей в современных условиях проводится по огромному количеству каналов и проникает во все стороны жизни человека, особенно связанные с развлекательным контентом: спорт (так, крупный спортивный ресурс sports.ru предельно политизирован), кино, театр, музыка, компьютерные игры, буквально всё, вплоть до обзоров пайков МРЕ (ютуб-канал SoliD). Такая «атака по сторонним каналам» зачастую куда действеннее «классического Киселёва», потому что подвергающийся ей человек не готов к отражению пропагандистской атаки и не отметает доводы пропагандиста сразу хотя бы потому, что не понимает, что перед ним пропагандист. В этом плане лучший левый пропагандист в РФ однозначно Евгений Баженов, именно потому, что не позиционирует себя как левый и как пропагандист. Но у либералов явное преимущество. Как итог – в качестве альтернативы неолибералу Путину рассматривается в основном такой же неолиберал Навальный; проблема сводится исключительно к роли личности.

Однако крупнейшей проблемой современного информационного общества является даже не антикоммунистическая или пробуржуазная пропаганда, а сочетание наполняющих информационную повестку равнодушия и ненависти. Начнём с ненависти.

В рамках идеологии интерсекционализма мы, как указывал Дядя Джо, имеем классическую «борьбу всех против всех» по Гоббсу. Кто кого ненавидит – на самом деле не столь важно, в разных странах это имеет свою специфику, но национальные тёрки и SJW-консервативные бодания есть суть одно и то же: средство атомизации общества и предотвращения внутриклассовой консолидации.

Что касается равнодушия, проблема, с одной стороны, в возросшем количестве СМИ, позволяющим обывателю подобрать повестку себе по вкусу в рамках ограниченной аудитории (и тем самым не способствующая консолидации повесток разных групп населения), а с другой – в идеологии постмодернизма, которая является куда более эффективным средством борьбы с враждебными правящему классу массовыми движениями, нежели прямая прокапиталистическая пропаганда. Постмодернизм отрицает истину и прогресс, провозглашая равенство всех точек зрения.

7. Проблема в том, что такая постановка вопроса полностью исключает борьбу за переустройство общества, и выигрывает от этого тот класс, который уже находится у власти – то есть буржуазия.

Далее, интересно соотношение числа происходящих в мире событий и информации о них. Очевидно, рост количества СМИ происходит со скоростью, значительно превышающей скорость роста населения Земли. При этом сам факт события в современном мире как правило связан с деятельностью человека (конечно, бывают и события, связанные с природой, их число в информационном поле тоже должно расти в силу улучшения методов наблюдений, но очевидно, что антропогенных событий больше). Это значит, что на одно событие приходится всё больше информационных сообщений. Таким образом, можно в порядке гипотезы предположить, что смысловая ценность одного сообщения всё более снижается. Это сказывается в том числе на мотивирующей силе одного информационного сообщения: если сообщение одно, оно воспринимается с недоверием, люди часто склонны его полностью игнорировать. Притупляется сила эмоциональных реакций, а значит, и готовность действовать под их влиянием. Для сколько-нибудь активной деятельности, связанной с неким сообщением, одного сообщения становится недостаточно, нужна целая мейнстримная повестка из множества сообщений на одну тему. А СМИ при этом по-прежнему в руках буржуазии. Более того, развитие информационных технологий позволяет заменить реальное действие символическим, зато с хорошим информационным освещением (см. навальнята и акции с фонариками, Дуров и самолётики и т.д.). Ещё один «выход для пара». Это одна из причин, почему негры в США валят памятники, а не создают компартию.

Сочетание постмодернистского равнодушия, всё меньшего влияния одного сообщения в СМИ на реальность и политики «войны всех против всех» привело к интересному феномену нашего времени, который я назвал бы ПИХ – «перманентный импотентный хейт». Критические обзоры на что угодно, с одной стороны, чрезвычайно любимы в интернете. С другой, они обычно не на что не влияют. Это и есть ПИХ – «ненависть ни о чём». Разные группы могут ненавидеть друг друга всласть и бесконечно, но никто ни на кого никак не воздействует. Привыкшие к ПИХ люди никогда не станут свергать власть по-настоящему, хотя обложат её хуями в три слоя.

Мы уже говорили, что возникла ситуация, при которой существуют глобальные производственные цепочки, компоненты которых находятся в разных странах. Если мы примем во внимание, что в каждой отдельной стране существует отдельная информационная повестка, то становится очевидным, что наиболее вопиющие примеры эксплуатации, наблюдаемые в странах периферии, довольно редко появляются в информационном поле стран центра.

8. Проблема изменения характера насилия и его элитизации

В XXI в. решительно изменился характер военных конфликтов.

Во-первых, создание ядерного оружия и средств его доставки очевидно сильно ограничило классические конфликты «страна против страны» и вытеснило их на мировую периферию и полупериферию.

Во-вторых, капиталистические отношения окончательно вытеснили феодальные. Это привело к тому, что стал далеко не столь важен прямой контроль над землёй (важнейшим средством производства при феодализме). Интересно, что, когда Германия нападала на СССР, идеологи Рейха руководствовались, во-первых, феодальными (если не рабовладельческими!) соображениями о том, что «немецкий меч должен завоевать землю для немецкого плуга», а во-вторых, исходили из принципиальной невозможности поставить СССР на колени экономически, поскольку он не входил в мировую капиталистическую систему. Даже когда мы говорим о контроле над месторождениями нефти, это не может быть аналогом феодальных войн за землю, потому что степень использования территории гораздо ниже и меньше претендующих на контроль субъектов (нет мелких феодалов). Контролировать месторождение можно и через марионеточное правительство. Соответственно конфликты капиталистов на периферии приобретают не форму межгосударственных войн, а форму гражданских внутригосударственных войн, не носящих при этом классового характера. Думается, именно в этом кроется одна из причин (наряду, конечно, с глобализацией производства) относительно слабого использования «искреннего» шовинизма как инструмента пропаганды. Не будет по-настоящему востребован и патриотизм, потому что благо Отечества разные люди понимают по-разному, а в случае конфликта «наши» и «не наши» имеют одно гражданство, язык, культуру и т.д. Собственно, возможен только псевдошовинизм и псевдопатриотизм, когда хорошо видно, что с одной стороны, «клятые хохлы» по Первому каналу, а с другой Порошенко – «уважаемый партнёр». Обратите внимание, что конфликт на Донбассе так и не перешёл в классическое противостояние «страна против страны». Между тем, именно территориальные конфликты первой половины XX в. способствовали в конечном итоге возникновению социалистических режимов. При внутрибуржуазных междусобойчиках типа мейнстримной внутрироссийской альтернативы «Путин – Навальный» практика показывает, что очень тяжело объяснить, почему «оба гаже».

В-третьих, развитые страны совершили второй демографический переход, исчезло демографическое давление, а значит перестал работать механизм сеттлерства, провоцировавший территориальные захваты ради земель для поселения колонистов.

В-четвёртых, развитие военной техники в целом крайне отдалило современные армии от понятия «вооружённый народ». Исторически армии полностью никогда и не соответствовали этому понятию, но в некоторые периоды приближались к нему. Если в Средневековье мы наблюдали военного как специалиста, да ещё и представителя господствующего класса феодалов, то в Новое время с развитием огнестрельного оружия и развёртыванием его массового производства на какое-то время стал актуален вопрос вооружения широких масс эксплуатируемых. Однако в XX в. появилась масса новых родов войск, использующих не массовую (или хотя бы не сверхмассовую) военную технику. Чтобы было понятно, о чём я говорю, даже если в армии 5000 танков, но её численность составляет несколько миллионов человек, танк нельзя назвать сверхмассовым оружием – он есть не у каждого солдата. Добыть лёгкое стрелковое оружие человек захватить может, а вот тяжёлую технику захватить непросто, равно как и освоить её. Война снова стала делом специалистов. Соответственно начался переход от массовых армий в сторону ЧВК. У современного пролетария часто нет военного опыта и никогда нет тяжёлого вооружения, которое могло бы быть использовано против господствующего класса в ходе революционной войны.

Тут мы плавно переходим ко второму из двух первых декретов Советской власти – о мире. Проблема в том, что, как бы цинично это не звучало,

9. без войны, причём такой войны, которая ведётся с максимальным напряжением всех сил страны (так что война в Сирии для россиян тут точно не подходит, как не подходил и Вьетнам для американцев когда-то), нет чего-то, против чего левые могли бы протестовать и зарабатывать на этом политические очки.

То есть можно, конечно, объявить войну в Сирии империалистической и протестовать. Только широкие массы не подхватят этот лозунг. Вторая проблема в том, что война с максимальным напряжением всех сил крупной страны сегодня будет ядерной, а значит, иметь слишком тяжёлые последствия.

10. Проблема негативного опыта социалистических стран

Если говорить об опыте социалистических стран, то очевидно, что в них были решены далеко не все проблемы, на решение которых претендовал социалистический курс.

Так, нельзя говорить о полной победе над преступностью в СССР. Она была ниже, чем в США, но выше, чем в капиталистических странах Западной Европы. Были и другие проблемы, которые поначалу просто прекратили решать, а потом стали рьяно отрицать (при их наличии в реальности).

Не покончил социализм и с войнами, в качестве примера можно рассмотреть китайско-вьетнамскую войну 1979 г.

Не удалось до конца раскрыть и потенциал плановой экономики, точнее, не удалось сделать её привлекательной для обывателя. Причин сразу несколько.

1) Собственно, плановая экономика должна была продемонстрировать явные преимущества перед рыночной. На практике получилось не совсем так. Точнее, если сравнить положение дел в одной стране при плане и при рынке, разница очевидна и почти всегда не в пользу рынка. Однако население склонно делать иные сравнения – положение в изначально бедной периферийной или полупериферийной стране сравнивается всегда с ведущими капиталистическими странами.

2) Одновременно по мере развития производства в крупных капиталистических странах элементы плана стали внедряться в рамках крупных капиталистических производств (см., напр. Д. Верхотуров, «Весь мир плана»). Опыт СССР активно изучался. Это помогло капиталистам в какой-то мере нивелировать преимущества экономик стран соцлагеря.

3) Система для быстрого расчёта и пересчёта плана была готова только на самом излёте существования СССР и не смогла повлиять на ситуацию, тогда экономическим мейнстримом полностью завладели рыночники. До того (т.е. всю советскую эпоху) имелись технические проблемы в области планирования.

4) Система, основанная на неравенстве, часто будет выигрывать визуально за счёт демонстрации объектов, созданных за счёт несправедливой концентрации ресурсов.

Что касается преимуществ социалистического общества, таких как развитие здравоохранения и образования, то они зачастую более очевидны для пожилых людей, а не для молодых. Проблема в том, что пожилые люди менее политически активны хотя бы в силу проблем со здоровьем.

А негативный опыт (который, кстати говоря, неизбежен уже по факту перехода социализма из состояния утопической мечты в реальную историю) отвращает массы от социалистических идей. Тем более при текущей информационной ситуации о всех этих проблемах населению будут напоминать через СМИ. Здесь выход для левых простой: опыт изучать, ошибки понимать, варианты исправления – предлагать.

11. Проблема культурной дезориентации

Человеческая культура основана на традиции. Эта традиция вырабатывалась в условиях аграрного общества. А сейчас, в условиях «исчезновения села», эта традиция просто не работает.

Современная культура страдает от двух ключевых проблем.

1) Проблема деструкции события, возникающая из постмодернистского равенства исходного и конечного состояния любой системы.

2) Проблема деградации традиционных мотиваций, выработанных в условиях преимущественно аграрного общества.

Какие были у культурного героя мотивы действовать традиционно? Материальная нужда, семья, вера, патриотизм. Реальный голод и самая жёсткая материальная нужда сегодня там, где производится очень мало культурного контента, а семейные, религиозные и патриотические устремления сильно деградировали.

Капитализм ничего не добавил. Деньги как особая разновидность материальной нужды? Проблема в том, что деньги всё-таки редко обладают абсолютной властью над человеком: например, за деньги легко убивать, но почему-то совсем не хочется умирать.

В довершение всего, постмодернизм отбросил и устами того же Гибсона объявил «фашистским» такой мотив, как построение справедливого общества.

Как следствие, культура стала в большей степени интеллектуальной игрушкой, нежели отражением реальной жизни. Характерно вымирание такого жанра, как литература реализма.

Почему такой культурный тупик – это важно и плохо? Потому что больше нет поведенческих моделей, заданных культурой и предполагающих изменение общества к лучшему.

12. Заключение

Краткий анализ явлений, способствовавших затуханию революционного движения, свидетельствует не о деградации, а о развитии в глобальном масштабе. Проблема в том, что в условиях существования жёсткого международного разделения труда локально – то есть на уровне отдельных стран или групп населения – вполне возможна деградация. Так, включённый в орбиту единого московского государства Новгород уже никогда не смог вернуть былой статус и относительную степень благосостояния. Сейчас это произошло с Россией в целом. При этом для крупной системы, в которую оказался включён Новгород, его присоединение было прогрессивно.

Мощнейшими центрами коммунистического движения в XX в. стали такие страны, как Россия и Китай, относившиеся к мировой полупериферии. Важно, что страны эти на тот момент были в основном аграрными, с мощными феодальными пережитками, и революционное свержение власти капитала в них произошло в момент кризиса становления капитализма. То есть конкретно в России капитализм не уходил, а только приходил. Проблема в том, что на Западе это случилось сильно раньше и там на тот момент уже были очевидны нерешённые проблемы капитализма. Очевидно, что новый кризис, способный создать революционную ситуацию, возникнет в момент упадка капитализма. Важно, что упадок капитализма не означает ухудшение уровня жизни, разрушения производительных сил и так далее. Все эти процессы будут происходить задолго до наступления упадка. Упадок будет означать невозможность сохранения статус-кво в том числе для правящей элиты. Причиной его, как представляется сейчас, будет падение – в долгой перспективе – средней нормы прибыли в результате изменения органического строения капитала и новые попытки буржуазии эту норму поднять. Предполагая возможный сценарий кризиса капитализма, можно предположить, что в России он проявится как раз в последнюю очередь. Сперва надо ждать революций и контрреволюций в странах центра мировой капиталистической системы (исторический аналог – Французская революция). В то же время мировая полупериферия, как и в прошлый раз, может стать тем местом, где именно в силу исторического отставания противоречия наберут максимальную силу, а значит, и разрешатся наиболее радикальным образом.

В последнее время на постсоветском пространстве наблюдается такое явление, как попытки синтеза левых идей и консервативных культурных установок. Генезис этого явления довольно сложный. С одной стороны, некоторые кадры отодвинутой от наиболее вкусных кормушек части буржуазии, очевидно, заигрывают с левыми потому, что считают их безопасными по причине слабости. С другой – сложилась ранее невиданная ситуация, когда СССР с его прогрессивными достижениями оказался не в будущем, а в прошлом. В поисках ответа на вопрос «почему» вопрошающий наверняка столкнётся с тем, что «люди были другие», «социальные отношения были другие» и т.д. И они действительно были другими – проблема в том, что за констатацией этого факта часто следует вывод – «надо вернуть всё взад» и соответствующий переход к консервативной повестке. Однако выводы, представленные в данной статье, по мнению автора, свидетельствуют о том, что «испорченность» общества имеет объективные материальные причины, а значит, просто так «убрать» её не выйдет. Мы не можем и не должны разрушить инфраструктуру, уничтожить СМИ, запретить людям с мировой периферии получать образование. Прогнозы и теории надо строить исходя из того, что отмеченные в статье факторы станут действовать ещё сильнее. И именно это «ещё сильнее» на какой-то стадии вызовет кризис.

Плохая новость – «Жаль, жить в эту пору прекрасную, Уж не придётся ни мне, ни тебе».

Осень 2021 г.

↑